Эта история произошла в прошлом году в семье прихожан красноярского храма св. Иоанна Предтечи. Речь в ней идет об очень личных, даже интимных вещах… Но Елена Машегова сознательно решила поделиться своей историей с широкой аудиторией: “Я очень хочу, чтобы кому-то она помогла. Тому, кто сейчас, возможно, стоит перед выбором. Тому, кому сейчас, возможно, страшно. Если хоть один человечек будет спасен, если хоть одна женщина поверит, что чудеса случаются, если хоть один скептик задумается, что Бог – есть… я буду очень счастлива!”

Мы с мужем – так получилось – давно решили, что рожать я буду в 30, и что будет у нас сын.
Вот так категорично и точно. Я была уверена, что забеременею в два счета, и очень расстраивалась каждый раз, когда этого не происходило. В течение полугода. Не знаю, почему. Врачи говорят, что это нормально – здоровой паре на зачатие дается год. Мы – пара здоровая. Но всё получилось только после того, как мы с мужем приложились к святыне – Поясу Пресвятой Богородицы, и попросили (не знаю, как муж, а я попросила) даровать нам ребенка.

Примерно через месяц я узнала о своей беременности. А еще через недельку о том, что моя матка – двурогая. Что это за зверь такой я внимательно прочитала в интернете – меньше вероятность зачатия, риски для вынашивания… Но врач меня заверил, что в моем случае двурогость не такая уж страшная, и все будет хорошо.

Все было хорошо ровно 3 месяца беременности. Идеальные анализы, УЗИ, хорошее самочувствие. Только токсикоз – ну, мало кто без него обходится.

На 13 неделе беременности я, как обычно, встала рано утром на работу и сразу почувствовала что-то неладное. Боли не было, но подо мной в один момент образовалась лужа крови. Удивительно, но в тот момент я была абсолютно спокойна.

Меня привезли в больницу, и врач после осмотра предположила, что отошли воды. На таком раннем сроке это означало бы однозначную смерть ребенка. Направили на УЗИ. Я помню все по минутам: как я ждала у двери кабинета, потому что еще не было 8 утра, и у УЗИ-стов не начался рабочий день. Я сидела и молилась, чтобы мой ребенок был жив.

К счастью, Бог услышал мои молитвы, УЗИ показало отслойку в 20 мл крови, ребенок жив, его «пузырь» цел. Я шла с УЗИ по длинному-длинному коридору, в конце которого стоял мой дико переживающий муж. Я шла, смотрела на него, он на меня. В его глазах был только один вопрос: «Ну что?». Я еще не могла ему ответить, он был слишком далеко, кругом толпа людей. И тут я впервые за последние два напряженных часа разрыдалась. Сквозь слезы и всхлипы я сказала мужу: «Все нормально, он жив».

Меня положили на сохранение. 20 мл крови – это не мало, но и не много. Таких отслоек полное отделение.

Я хорошо помню, как ждала второе УЗИ в больнице. Боялась я тогда почему-то только одного – лишь бы малыш был жив, лишь бы у него стучало сердце. В больнице так заведено, что сами УЗИ-сты ничего пациенту не говорят. Смотрят, диктуют медсестре какие-то шифровки и передают данные врачу. Даже историю болезни пациенту в руки давать запрещается. Поэтому я запомнила – самое главное услышать ЧСС (частота сердечных сокращений). Если скажут ЧСС, можно быть спокойной – ребенок жив.

И тогда я услышала ЧСС и успокоилась. А потом УЗИ-стка сказала медсестре, показывая на экран: «Смотри, как развернулся – хвастается! Мальчик!» – улыбалась врач.

Но буквально через минуту ее лицо вытянулось, и она стала менее разговорчивой. Я это заметила и спросила: «Отслойка не уменьшилась?». «Нет», – сухо ответила она.

Спустя пару часов я узнала от своего лечащего врача, что отслойка увеличилась в 10 раз. 210 мл, стакан крови, полностью одна сторона плаценты «оторвалась» от матки. Именно тогда мне сказали – вариантов нет, ребенок погибнет, матка может быть инфицирована, вы можете сами пострадать, остаться без матки, если не сделать операцию прямо сейчас.

Операцию не сделали только потому, что в этой больнице когда-то давно работала моя мама. Она попросила, и мне дали 3 дня. Следующее УЗИ назначили на четверг. «Чтобы в пятницу сделать выскабливание, чтобы не оставлять тебя на выходные», – пояснила мне мама. Никто не верил, что ребенка можно спасти.

Я каюсь, и мне до сих пор стыдно – я тогда тоже потеряла веру. Где-то на час. Я смирилась с предстоящей операцией. Конечно, рыдала, но мне тогда казалось, что другого выхода нет – это мне внушил врач.

Спасибо моему мужу, который первым мне сказал, что не надо соглашаться на прерывание беременности, что надо верить, и наш сын – теперь мы точно знали, что это СЫН, – выживет!

Спасибо моей маме. Я попросила ее – сделай что-нибудь, не может такого быть, чтобы современная медицина не могла помочь в таких случаях! И она бегала по городу, по знакомым врачам, искала советов, и нашла их – один ее знакомый, очень опытный доктор сказал: «Ни в коем случае не соглашайтесь на прерывание. Пока ребенок жив, боритесь». Я помню, когда мне мама позвонила и рассказала об этом, я сквозь слезы повторяла: «Слава Богу! Слава Богу!»…

Но как бороться, если все необходимое лечение уже было, а выкидыш все равно почти произошел?

Ответ был. И его дал мой муж. По его просьбе на следующий день ко мне в больницу приехал Батюшка, он исповедовал и причастил меня. Я поняла, что с гордостью надо завязывать, надо искренне раскаяться в грехах и молить Бога и Пресвятую Богородицу, чтобы они спасли моего сына. Вот такой сложной дорожкой Бог привел меня к себе. Показал свою силу. Помог поверить.

Бог явил мне Чудо. Потому что через 3 дня объем крови в моей матке уменьшился в 4 раза, осталось всего 50 мл! Ребенок не пострадал вообще – по всем характеристикам он соответствовал норме, сердечко хорошо билось. Я видела лица врачей. Они были в шоке.

Мне пришлось отлежать в больнице еще пару недель, а потом – передохнув недельку дома – я снова почти на месяц туда загремела. Когда меня выписывали, врач сказала, что беременность с такой большой отслойкой в их отделении сохраняют впервые. «Вам надо продержаться хотя бы до 26-27 недель», – почти пророчество выдала тогда она.- «Детей, рожденных на этом сроке, в России уже научились выхаживать».

Заведующая отделением, пугавшая меня какими-то ужасающими последствиями для ребенка, шокировавшая меня фразой: «Не понимаю, зачем ты вцепилась в эту беременность? Сразу надо было ее убирать, через полгода бы заново забеременела», – на прощанье попросила мою маму: «Фотографию хоть потом принеси!». Я маме тогда сказала: «Фотографию не принесем, мы сами с Васей к ней придем годика через полтора».

Я была уверена, что все у нас будет хорошо. Я молилась каждый день, везде с собой носила иконку Богородицы. И все было в порядке еще два месяца. Снова – отличные анализы, хорошее УЗИ. Никаких изменений, никакого влияния на плод той огромной отслойки. Вася внутри меня был жив, здоров и ничто вновь не предвещало беды.

Но она снова случилась. На 29 неделе беременности. 24 июня, в воскресенье, опять утром. Мы с мужем проснулись рано, чтобы пойти в Храм, но… у меня отошли воды.

Скорая. Роддом. Истеричная врач с трясущимися руками. Каким-то образом Василий во мне умудрился перевернуться в тазовое предлежание, может, это и повредило его «оболочки», не знаю.

Было решено не делать мне экстренное кесарево, а держать меня как можно дольше на «безводном». Колоть антибиотики, чтобы не допустить инфицирования плода, и препарат для раскрытия его легких. То есть тогда уже было понятно, что малыш скоро появится на свет, но нам нужно было отсрочить его появление на максимальный срок – в той ситуации важен был каждый час, который он оставался в утробе.

Так прошло два дня. Очень тяжелых. Психологически. Не дай Бог никому узнать и почувствовать, каково это – видеть, как уменьшается твой живот, потому что воды постоянно подтекают, все меньше чувствовать шевеления внутри себя, бояться за малыша каждую минуту…

Я много с сыном разговаривала тогда. Я с момента своего первого попадания в больницу с ним много разговаривала. Рассказывала, что мы назовем его Васей, что мы его с папой очень любим и ждем. Что у нас есть кот Вэл, он рыжий и пушистый. Что на улице сейчас дождик, а завтра обещают солнце. Что когда он родится, мы будем много гулять по набережной речки Качи и кормить уточек…

Спустя два дня, в 5.20 утра 26 июня, мой сын появился на свет. Той ночью у меня снова началась отслойка, а это показание к экстренному кесареву. Когда я лежала на кушетке перед операционной, медсестра спросила: «Тебе что-то принести из палаты?». «Иконку Богородицы», – попросила я. Я лежала и читала единственную молитву, которую знаю наизусть – «Отче наш.» Раз 10, наверное, я прочитала ее, пока собрались все врачи, и началась операция.

Когда все закончилось, меня разбудили еще в операционной. «Как мой ребенок?», – первое и единственное, что я спросила. «Жив. Пока жив», – кто-то ответил мне. Я сразу уснула снова. Я почему-то была уверена, что с моим сыном все будет хорошо.

Моя мама была первой из родни, кто увидел Васю. Я еще не могла вставать после операции, и через нее передала сыну икону. «Матушка Пресвятая Богородица, будь с ним, пока я не могу», – попросила я. Сама я смогла сходить к сыну спустя примерно часов 15 после его рождения. Он лежал в кувезе – тощий, красный, волосатый, весь в трубочках. «Боже, какой красивый!», – подумала я. «Ты такой красивый и большой, мой богатырь!», – сказала я ему.

На следующий день Васю увезли из роддома в детскую больницу. Он был на аппарате искусственной вентиляции легких 5 дней. А я еще полторы недели лежала с осложнениями в больнице.

Все это время к сыну ходил муж. Первая одежда, кроватка, коляска, каждодневные походы по больницам (сначала к сыну, потом ко мне) – все это упало на моего супруга.

На третий день жизни Василий был крещен. Прямо в больнице, в своем кувезе. Я немного жалею, что не могла тогда быть с ним рядом. Муж потом рассказывал: “Я никогда не ощущал так ясно, что Бог – есть, как в эти минуты крещения. И Бог был тогда там, над этим кувезом, над крохотным Васиным тельцем… А потом крестивший Батюшка, отец Сергий (а это очень хороший батюшка, иеромонах, очень умный, образованный, добрый) сказал: “Вы беспокоитесь о нем? Зря. Даже не думайте беспокоиться. С ним все будет хорошо”. И я видел, что он это – знает, совершенно точно знает. И я теперь тоже знаю, что Господь – с Васей”.

Едва мне стало лучше, я сбежала из больницы, и сразу отправилась к сыну. Он совсем не изменился – кувез, трубочки, не набрал ни грамма, все такой же красный. Но тогда я впервые услышала его голос…

Потом Васю перевели из реанимации в отделение по уходу за новорожденными, я легла туда вместе с ним. Мне жутко вспоминать, как его кололи в больничке. Это мелкое 2-килограммовое тельце было все истыкано. Вася был под капельницей практически круглосуточно. До сих пор на теле моего сына, на ручках и ножках, шрамики – маленькие белые точки – от этих проколов. И еще под носом, между ноздрями, шрамик от кислородной трубочки. Он малозаметен, но я вижу…

После такого сын стал настоящим мужиком. После больницы мы несколько раз сдавали кровь из пальчика. Другие детишки надрывались из «процедурки» так, что у меня щемило сердце. Вася даже не пикнул… А уколы в попу – он их просто не замечает. Как Бывалый в Кавказской пленнице – не шелохнется даже. Папа радуется: “Болевой порог как раз для регби!”

Нас выписали из больницы, когда Васе было чуть больше месяца. Он быстро набрал вес, к трем месяцам догнав по физическим параметрам своих сверстников. Он хорошо развивается, у него нет никаких страшных диагнозов. Невролог сына хвалит. Сейчас ему девять месяцев, вовсю носится по дому в “ходунках”. И радует нас каждый день.

И за все это я благодарю Бога и Пресвятую Богородицу каждый день.

И мужа своего, и маму, и свекровь, и бабушек. И врачей. С Божьей помощью они смогли сохранить жизнь моего сыночка.

И всех, кто молился за нас.

… А когда Вася научится ходить, мы обязательно сходим в гости к той заведующей.